Александр Карпенко
Пандемия взяла нас в тиски со всех сторон, однако всё это постящееся, укрывшееся в скорлупе бесплодие будет атаковано жизнью – и тоже со всех сторон. Подобно тому, как зелёный побег пробивает асфальт, разнообразные проявления человеческой деятельности будут отвоёвывать у всевозможных локдаунов и ограничений пядь за пядью, пока она не капитулирует окончательно. И тогда все мы вздохнём с облегчением: «Пандемии – капут!»
Думаю, даже лучшие из нас толерантны не до конца. Толерантными не рождаются – ими становятся. «Мама, а что это с дядей? Почему у него лицо чёрное?» – нормальная реакция ребёнка, который впервые в жизни увидел темнокожего. Другого даже ожидать глупо. «Возлюби одинокого представителя какого-нибудь меньшинства как самого себя» – вот о чём мы печёмся. В Африке толерантность требуется уже от чёрных. Толерантность – это великодушие большинства с позиции силы. При этом меньшинства ощущают себя ещё более сильными: «Мы заставили их уважать себя!» На бумаге все мы великодушны. Но, когда струна натянута" людям, как правило, уже не до толерантности.
На мой взгляд, России как государству не хватает скромности. Зачем подражать в этом Америке? Мы всё время пытаемся навязать миру свои ценности. А достоинство нации, как и достоинство человека, заключается в том, чтобы преуменьшить, а не преувеличить свои заслуги. Пусть за нас говорят другие. Пусть за нас говорят наши дела. Надо быть скромнее – и мир повернётся к нам лицом. Но мы почему-то не хотим, чтобы мир к нам повернулся лицом. Мы хотим сами поворачивать мир. Мы – утописты со стажем. Призрак великой державы не даёт нам спокойно спать.
На сегодняшний день отравлены не только воды и воздух. «Государственными интересами» ведущих политических игроков отравлены доверительные отношения между народами. А вот маленькие страны не имеют «государственных интересов» – и живут себе припеваючи.
Россия пропитана стихами не меньше, чем Древняя Греция – философией. Наверное, это хорошо. Сосредоточенная работа поколений, «помешанность» нации на литературе рождает гениев.
Живая форма и мёртвое содержание. – «Добро» и «зло» – это вечные формы, которые постоянно наполняются другим содержанием.
Предельная свобода как точка невозврата. – Есть у Пушкина замечательные строки: «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья». И Пушкин ещё добавляет: «Бессмертья, может быть, залог». Это и есть предельная свобода – «чую с гибельным восторгом: пропадаю!» Жертвенность, фатализм и упоение свободой – в одном флаконе.
У каждого человека есть то, что он прячет и то, что выставляет на всеобщее обозрение. Кто-то всё время бахвалится творческими успехами, а, например, плохое здоровье скрывает. А кто-то, наоборот, всё время говорит о плохом здоровье, зато скрывает творческие удачи.
Не надо бояться навьючивать себя поклажей: чем тяжелее ноша, тем устойчивее мы стоим на земле, тем прочнее наша связь с миром. А человек, не обременённый ничем, не имеет и весу: дунь на него – и он улетит, как воздушный шарик.
Когда тебя не слышат, нужно уметь молчать.
Театр под руководством Армена Джигарханяна. – Получил удивительную рассылку от одного из московских театров. В ней говорится о том, что великий актёр Джигарханян, который уже ушёл от нас в лучший мир, продолжает руководить своим театром. Не «театр имени Джигарханяна», что было бы естественным, не «театр Джигарханяна», а именно «театр под руководством». Могут ли мёртвые нами руководить? В переносном смысле – да, легко, поскольку мы наследуем генетическую память своего рода.
«Россия, не проворонь Поэта!» – периодически раздаётся подобный клич. Последний раз я слышал его по поводу Михаила Анищенко. Однако «Россия», то есть коллективное «мы», не торопится признать и провозгласить классиком того или иного автора. Прежде всего, потому, что в бессмертие нельзя опоздать. Туда можно войти из любого места и в любой момент. А успеет ли при этом «хлебнуть славы» сам поэт – дело для страны десятое. Или, может быть, одиннадцатое. Мёртвых любить проще, в том числе и из-за сложного характера, часто присущего живым.
Всё портится, всё изнашивается, но не всё следует беречь.
Чем страшно наше время? Не войнами и не эпидемиями. Отсутствием преемственности и ощущением, что сделанное тобой вряд ли будет интересно следующим поколениям. То же самое было и сто лет тому назад. Но тогда, сбрасывая Пушкина с корабля современности, хотя бы строили что-то новое. А сейчас мы легко сбрасываем старое и не даже не пытаемся строить новое.
Казалось бы, в условиях локдауна зум – спасение для творческого человека. Можно даже одновременно собрать на своё выступление людей с разных континентов. Но кто и как тебя слушает? Слушателей ты не видишь. Кто-то уже отошёл покушать или поиграть со своим ребёнком. Исполнитель не сконцентрирован на слушателях, а слушатели могут проигнорировать исполнителя. Потеря на потере, и страдает – качество.
Монашество и геройство. – Мой товарищ, афганец, Герой Советского Союза, неожиданно стал монахом. Светские патриотические круги немного опешили, хотя среди этих людей немало искренне верующих. Однако одно дело вера, а совсем другое – решительный отказ от мирских радостей. Многие испугались, что уход героя в монашество – не самый лучший пример для молодёжи. На самом деле принятие монашества – сугубо личное решение одного конкретного человека. И за него несёт ответственность только он. Не думаю, что это способно спровоцировать массовый исход орденоносцев в церковнослужители. Да и жёны не отпустят героев в церковь навсегда.
Противодействие общему злу – объединяет.
Широкое и узкое. – Каждому из нас хочется обладать как можно большим количеством знаний и способностей. Но мало кому удаётся не только освоить всё это многомерное богатство, но и содержать его в активном запасе памяти. Хорошо, когда знания и навыки человек получает ещё в младенчестве, когда он ещё не может оценить степень их необходимости. Затем уже сложнее сочетать в себе это «широкое», но дилетантское, с «узким», но профессиональным. Однако качественное «узкое» впоследствии нередко становится деятельно «широким». Например, приходит на ум знаменитый «узкий путь» Иисуса Христа.
«Защита Лужина». – В начале шахматной партии белые фигуры атакуют, а чёрные вынуждены защищаться, и многие дебюты известны как «защиты»: сицилианская защита, защита Нимцовича и т.п. Вот и творческий человек вынужден в жизни защищаться – даже в относительно спокойных обстоятельствах – от панибратства, от узнавания на улицах, от всего чуждого ему и мешающего раскрыться его талантам. Эта активная самозащита творческой личности может восприниматься окружающими как эгоизм и пренебрежение. «В мире есть много вещей, которые мне не нужны», – говорил Сократ. Не обижайтесь, друзья! Если я от чего-то отказываюсь – я просто таким образом защищаю свою свободу. При этом ненужное – вещь глубоко индивидуальная. Не нужное для меня может быть предметом первой необходимости для другого человека.
Я пришёл дать вам свободу. – Многие из нас боятся быть превратно понятыми. «А что, если Вася или Петя не так обо мне подумают?» В результате мы думаем не столько о себе, сколько о своих отражениях в чужих зеркалах. Но хорошо ли это? Не ограничивает ли это нас в чём-то насущном? Ведь невозможно проконтролировать всё окружающее тебя пространство! Если ты успешен, кто-то непременно будет этим недоволен. Кто-то припишет тебе помыслы, о которых ты даже не догадывался. В общем, «быть хорошим» для всех – утопия. Поэтому скажу, перефразируя Шукшина: "Я пришёл дать вам свободу". Думайте обо мне что хотите и как хотите: я не могу и не хочу ограничивать вашу свободу.
|