Оригинал sobolev-sv.livejournal.com 16.11.2020 11:11
Последние годы и месяцы существования СССР таят в себе немало загадок... В романе, опубликованном в 1995 году, автор показывает жестокую и изощренную борьбу за власть в государстве, причем не только личностей, но и целых структур: партии, госбезопасности, армии. В этой борьбе все средства оказываются хороши, вплоть до применения биохимических технологий (новейшего достижения науки), способных изменить личность человека, превратив его в послушного робота-убийцу.
Политический детектив в стиле теории заговора.
Текст полностью в свободном доступе на портале Автор Тудей:
https://author.today/work/99234
Ознакомительный фрагмент.
В блоке «А» центрального корпуса «Кремлевки» в эти дни было тихо и малолюдно.
Объясняется это просто: из шести палат блока в настоящий момент занята только одна – под номером первым.
Несмотря на дневное время, внутри палаты царит полумрак; все шторы задернуты, слева от кровати единственного пациента горит ночник. В темноте светятся рубином и изумрудом шкалы и экраны многочисленных приборов, изредка раздается попискивание самописца.
В палате несут круглосуточное дежурство врач и опытная медсестра.
Время от времени к больному заглядывают лечащий врач профессор Галазов или академик Чанов – начальник Четвертого управления Минздрава СССР. Они перекидываются парой-тройкой фраз с дежурным врачом, скользят рассеянным взглядом по показаниям приборов и торопливо уходят, словно боятся, что ЭТО случится именно в их присутствии. Затем расходятся по своим кабинетам, чтобы строчить бюллетени о состоянии здоровья своего пациента.
Бюллетени поступали в один из кабинетов Секретариата ЦК КПСС. Отсюда по особому списку они направлялись членам Политбюро.
Но не всем.
Список был коротким.
Доступ к секретной информации имели пятеро: двое секретарей ЦК, министр обороны, председатель КГБ и министр иностранных дел.
Пациент палаты № 1 не был простым человеком.
Его титул звучит длинно и маловразумительно, поэтому ограничимся двумя словами – Генеральный секретарь.
Этому человеку исполнилось семьдесят два года, когда судьба вытянула для него счастливый жребий.
Но та же судьба сыграла с ним злую шутку – к тому времени, когда он стал правителем самого большого государства в мире, одной из двух сверхдержав, его организм уже был разрушен неизлечимой болезнью.
Похоже, в силу своих болезней он так и не успел осознать собственное величие.
Передвигался он с большим трудом, плохо понимал происходящее вокруг, каждая прочитанная по бумажке речь давалась ему с трудом. Болезнь Генсека не составляла секрета для его соратников. Наоборот, именно это обстоятельство и сыграло главную роль в том, что этого немощного человека, по меткому выражению одного из всемогущей пятерки – «эту серую канцелярскую мышь», поставили на столь ответственный пост.
На этом посту он устраивал всех, ибо был неопасен.
По сути, он был Никто.
Страной и половиной мира от его имени правили другие. И накапливали силы для решающего сражения за престол.
Человек по имени Никто умирал.
Во втором часу дня в центральном корпусе «Кремлевки» поднялся переполох. В вестибюле появилась группа людей в штатском, обслуживающий персонал и немногочисленных посетителей вежливо попросили пройти в боковые крылья здания. Часть дверей была заперта, остальные взяты под охрану.
К парадному входу подкатила кавалькада черных правительственных автомобилей. Захлопали дверцы машин, и группа представительного вида мужчин поднялась в вестибюль.
В фойе, отделанном мрамором и карельской березой, их встречали академик Чанов и профессор Галазов. Они обменялись рукопожатиями с двумя мужчинами из этой группы, не обращая внимания на остальных: со вторым лицом государства секретарем ЦК Лычевым и Председателем КГБ Черновым. Внешне эти двое поразительно напоминали братьев близнецов: примерно одного возраста – под шестьдесят и роста – не выше среднего. Оба внушительной комплекции, седина на висках, пальто одинакового темно-серого цвета, возможно даже скроенные у одного портного. На голове у Лычева меховая шапка, Чернов одет в генеральскую папаху из серебристо-черной мерлуши. Разные у них были только глаза – у первого взгляд покровительственно-барственный и даже пренебрежительный, у второго глаза пустые, как у замороженной рыбы, лишь изредка в их глубине вспыхивали недобрые огоньки.
— Как он там? – начальственным басом спросил Лычев. – Скоро загнется?
Чанова передернуло, но он сохранил вежливую полуулыбку на широкоскулом лице. Кивнул в сторону лифта, намекая тем самым, что разговор не для чужих ушей. Оставив свиту в вестибюле, они вчетвером поднялись на третий этаж, где размещались палаты блока «А».
— Плохо, – виноватым голосом произнес академик, когда они подошли к дверям палаты.
— Я и без тебя знаю, что плохо, – недовольным тоном бросил Лычев. Они вошли в просторное помещение с двумя столами, уставленными телефонами правительственной связи. Обычно на весь период болезни Генсека эти столы занимают его помощники, но сегодня помещение пустовало. Больной две недели назад потерял речь и держать здесь людей не было никакого смысла. Смежные помещения занимала охрана, контролирующая немногочисленный персонал, допущенный для работы в блоке «А».
— Ты мне лучше скажи, когда он загнется? – громко пробасил Лычев. – Когда, наконец, сдохнет наш дорогой и горячо любимый товарищ? – со смешком добавил он, сбрасывая пальто, тут же услужливо подхваченное Галазовым.
Второе лицо имело привычку говорить всем «ты». В прежние времена он умел быть вежливым, обходительным и полезным и, благодаря во многом этим качествам, быстро поднимался по ступеням партийной иерархии. Но сейчас он был на самом верху и прятать свое истинное лицо не было никакой нужды.
— Десять дней, – сухо произнес академик, набрасывая на плечи Лычева белоснежный халат. – От силы пятнадцать. Вы хотите к нему пройти?
— А ты думаешь, я ради твоих красивых глаз сюда приехал? – коротко хохотнул Лычев. – Василич, – повернулся он к своему спутнику, – подожди меня здесь.
Лычев толкнул дверь в палату и остановился у входа, давая глазам привыкнуть к полумраку.
— Посидите пока в предбаннике, – попросил академик дежурного врача и повернулся к медсестре. – Вас это также касается.
Когда они остались вдвоем, Лычев подошел к кровати и склонился над больным. Какое-то время он молча вглядывался в лицо своего бывшего соратника, затем резко отшатнулся, словно испугался, что тот сможет прочесть его мысли.
— Он в сознании? – почему-то шепотом спросил Лычев.
— Нет, – покачал головой академик. – Он редко приходит в себя. По правде говоря, он уже почти мертв.
— Лучше бы он был настоящим трупом, – пробасил посетитель, заметно осмелев, и принялся с интересом разглядывать многочисленные трубки и датчики, связывавшие тело больного с приборами и системами жизнеобеспечения.
— А если проявить к больному гуманность? – вдруг спросил он.
— Гуманность? Это как?
Чанов сделал вид, что не понял намек Лычева.
— Как, как… – передразнил его Лычев. – Вот так!
И продемонстрировал характерный жест, как бы отключая по одной трубке и шланги.
— И все, – вздохнул он напоследок. – И отпустили бы бедолагу. Сам же говорил, что он уже почти труп.
— Зачем вы так? – В голосе Чанова поневоле прозвучала обида. – Сами же меня потом в порошок сотрете…
— Правильно, сотру, – легко согласился Лычев. – Ладно, считай, что я пошутил. Это останется между нами, так?
— Да, врачебная тайна, – выдавил из себя улыбку академик.
— Ну вот и прекрасно!
Посетитель хлопнул его по плечу. Они направились к выходу.
— Значит, десять дней?
— Возможно, и пятнадцать, – осторожно заметил Чанов. – Но это максимум.
— Две недели, – коротко бросил своему спутнику Лычев, усаживаясь в правительственный лимузин. – Поедем вместе. Нужно обсудить ситуацию.
— Много, – покачал головой Чернов. – С каждым днем этот выскочка становится все сильнее. Зря мы посадили в кресло "меченого". Надо было давать бой.
— У нас не было стопроцентной уверенности, – нахмурился Лычев.
— Сейчас ее еще меньше.
— Зато у нас есть план, – многозначительно сказал Лычев. – Все готово?
— Почти, – уклончиво ответил Чернов.
— Что значит «почти»? – вскипел Лычев, но быстро остыл. – Ладно, давай не будем давить друг на друга. Дело сложное, я бы сказал, деликатное, надо обкашлять.
— Что дальше?
— Едем к тебе. Водитель, площадь Дзержинского!
Не прошло и часа, как «Кремлевку» навестила еще одна важная персона.
Все повторилось с точностью до деталей.
Люди в штатском очистили вестибюль; к подъезду подкатила кавалькада машин, из них высадилось полтора десятка представительных мужчин. Они направились внутрь здания, где гостей уже встречали академик Чанов и профессор Галазов.
На этот раз медики выделили из толпы прибывших лишь одного человека, на голове которого красовалась шапка-"пирожок". Поздоровались, после чего направились вместе с ним в блок «А».
Этот человек еще сравнительно молод, чуть старше пятидесяти, среднего роста, подвижен, крепкого телосложения. Так уж случилось, что у Генсека не было официального преемника, зато неофициальных сразу двое – Лычев и Сергеев. Оба к этому времени успели стать заметными фигурами в партии и государстве. Каждый из них представлял в Политбюро не только самого себя, но и интересы двух партийно-государственных элит, цели и задачи которых в последнее время заметно рознились.
— Как он? – спросил Сергеев, вглядываясь в лицо больного. – Как себя чувствует наш дорогой и горячо любимый товарищ?
— Он без сознания, – тихо подсказал академик.
Сергеев сразу потерял интерес к больному и пытливо посмотрел на Чанова.
— Сколько?
— Две недели.
Академик пожевал губами и добавил:
— В худшем случае десять дней.
Сергеев поскреб подбородок и задумчиво произнес:
— Мало. Могу не успеть.
— Что? – переспросил его Чанов. – Извините, не расслышал.
— Вот что, академик. Я очень надеюсь, что наш дорогой товарищ поправится. Я верю в отечественную медицину! Верю в чудеса, которые способны творить наши врачи…
Сергеев взял академика за рукав:
— Товарищ Чанов… Виктор Алексеевич, скажите, может, для больного что-нибудь нужно? Импортные препараты, приборы? Вы только скажите, из-под земли достанем. Очень важно, чтобы наш дорогой и любимый товарищ прожил как можно дольше…
Он выпустил рукав и механически добавил.
— На благо нашей партии и советского народа.
— Я все понимаю, – академик постарался вложить в свои слова максимум преданности. – Мы с Галазовым, а также другие врачи делаем все возможное, но… Медицина здесь бессильна.
Сергеев сухо кивнул. Надел пальто, меховую шапку пирожком. Прощаясь с Чановым, он заглянул ему в глаза и жестко сказал:
— Чанов, минимум две недели! Головой отвечаешь.
— Сегодня сводку можно не делать, – с иронией сказал академик, когда они с Галазовым вошли в его кабинет. – Все важные персоны уже отметились.
На столе стоял поднос с кофейником и бисквитами. Чанов разлил кофе по чашкам. Когда он помешивал ложечкой кофе, его пальцы заметно дрожали.
— Брось переживать, Алексеич, – понизив голос до шепота, произнес Галазов. – Лучше скажи, что ты думаешь об этих визитерах?
Они уже давно были знакомы друг с другом и могли говорить вполне откровенно.
— Ты прекрасно знаешь, что я о них думаю, – поморщился Чанов. – Относительно визита… Очевидно, фактор времени играет для каждого из них важную роль.
— Господи, куда мы катимся... – под нос произнес Галазов. – И что будет со всеми нами?
|