Оригинал Борис Куркин , «КМ онлайн» – km.ru 01.04.2017, 15:50
Власть поет самозванцу анафему, а народ не верит
Лжедмитрий I. Изображение с сайта ru.wikipedia.org | |
Пушкин детально проанализировал для нас все внутренние мотивы, приведшие народ к мятежу и братоубийственной войне, и показал, что в критические моменты истории народ по сути оказывается перед одним и тем же выбором: жить по заповедям или прельститься мятежным словом.
У Пушкина нет проходных персонажей: каждый из них несет свою смысловую нагрузку. А посему произведения поэта следует читать исключительно внимательно, буквально с карандашом в руке. В результате персонажи, кажущиеся проходными и иллюстративными, приобретают огромную значимость. Не составляет исключения в этом ряду и Юродивый Николка из «Бориса Годунова».
«Тема юродивого», хорошо знакомая нам с детства, в отечественном литературоведении считается давно исчерпанной. Блаженного Христа ради Николку представляли и до сих пор представляют в качестве «прямого выразителя “народного мнения”», «представителя демократической массы», «народного трибуна и обличителя царя». Кое-кто полагал, что Пушкин ввел Юродивого в свою трагедию просто потому, что вычитал о нем у Карамзина.
Против истолкования роли Юродивого как выразителя «мнения народного» выступил в 1977 году критик Ст. Рассадин, давший свою, «революционную» по-своему, интерпретацию образа Николки. «Юpодивый – не голос, не “pупоp” наpода (и тем более автоpа) <...> Он не символ, не функция, не аллегоpия, он настоящий юpодивый, дуpачок Hиколка, дикий и нелепый <...> В темной голове дуpачка – туман, обpывки того, что помнит наpод, но никакой системы».
Получалось, что Пушкин вывел в пьесе «умственно отсталого» Николку исключительно из авторской прихоти, в качестве проходного персонажа, живой иллюстрации невесть чего. Странно, что Юродивый не стал у советских литературоведов прообразом «лишнего человека»!
Песня же Юродивого рассматривалась в качестве «авторской стилизации народных духовных стихов – импровизаций, получивших впоследствии широкое распространение в разного рода сектах». Неоднократно высказывалось и мнение о том, что Юродивый Николка – это проекция автора трагедии, одна из масок самого Пушкина.
Попытаемся понять, о чем поет блаженный Николка.
— Месяц светит,
Котенок плачет,
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
Следует отметить, что в первом издании трагедии 1831 г. стояло «Месяц едет». То же сохранялось и в первом посмертном издании «Бориса» 1838 года.
Казалось бы, чисто иллюстративная сцена и печальная песенка для взрослых. Однако есть одна тонкость. Существуют сказки о мертвеце, в которых говорится или поется нечто иное, а именно:
Месяц светит.
Мертвец едет
В суворинском издании сочинений А.С. Пушкина 1905 года говорится, что «Пушкин, конечно, знал народное присловье: “Месяц светит, мертвец едет”».
Сюжет о месяце и мертвеце присутствует в русских сказках Забайкалья, Вологодских сказках (например, «Месяц светит, мертвец едет», быличках («Жених-мертвец»), бывальщинах «Муж –мертвец» и т.д. Этот сюжет был хорошо известен Пушкину. Его упоминал или пересказывал в своих произведениях П. Катенин (баллада «Ольга» (Из Бюргера) (1816, 1831).
Месяц светит, ехать споро;
Я как мертвый еду скоро.
Поминает известное присловие в своем романе «Обойденные» и Н. Лесков. «Месяц светит, мертвец едет, не боишься ли ты меня, добрый молодец?» – спрашивает героиня этого произведения Дора.
Месяц как персонаж тоже любопытен: очень часто он является совсем недобрым героем.
Можно предположить, что песенка юродивого Николки должна была бы звучать так:
Месяц светит.
Мертвец едет.
Котенок плачет,
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
По чью душу едет мертвец в сказках сказаниях и балладах? Он едет погубить душу того, кто его призывает, поддавшись искушению и соблазну, впадшего в прелесть. Таковы Ленора в балладе Г. А. Бюргера «Леонора», Ольга в балладе П. Катенина, невеста в сказках и сказаниях, к которой является и которую уносит с собой жених, оказывающийся вдруг мертвецом.
Для чего потребовалось Пушкину усечение известного присловья?
Можно предположить, что создатель «Бориса Годунова» сознательно рассчитывал на то, что глаз читателя или ухо слушателя будут «спотыкаться», не обнаружив привычного словосочетания, что заставит их задуматься над смыслом «опущения» слова «мертвец».
Кстати, ощущение недосказанности возникает в обоих вариантах: и тогда, когда месяц «едет», и тогда, когда он «светит».
Вспомним и момент появления в трагедии Юродивого. Является он тогда, когда власть начинает всерьез воспринимать угрозу себе со стороны Самозванца и провозглашает ему анафему. Меры же «силового» характера не дают чаемого результата при всей видимости успеха: побиваемый раз за разом Самозванец вновь и вновь оказывается неким чудесным образом на коне и угрожает власти Годунова самым решительным образом.
Предположим, что «едущим мертвецом», которого подразумевает в своей песенке Юродивый, является Самозванец – «бесовский сын», «еретик», по выражению Патриарха, «приемный сын привидения» («тень Грозного меня усыновила») - персонифицированная Смерть.
И тогда получается вот что:
Месяц светит.
Мертвец-Самозванец едет.
Котенок плачет (животные, как известно, остро чуют приближение человеческой смерти и всякую нечисть).
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
Мертвец несет с собой погибель: он сам есть сын погибели. «Живой труп». Как отвратить ее, когда весь народ охвачен наваждением и прелестью? «Юродивый, вставай, Богу помолися!» НЕКОМУ больше! Все охвачены безумием…
«Страшно, страшно поневоле…»
«Господи помилуй!»
В кажущейся «детской», а то и «бессмысленной» песенке Юродивого – ключ к пониманию трагедии. В ней, как в зародыше, заключено все: в лице самозванца грядет на Русь смерть – «лишь глаза во мгле горят».
И некому понять это и помолиться в надежде отвести беду, кроме прозорливого Юродивого. Он единственный среди одержимых, кто не подвержен бесовским чарам, кто видит, «прозревает» все происходящее окрест. Он – живой символ Святой Руси, а никакой не «глас народный», ибо народ введен в заблуждение, впал в прелесть.
Не «мнение народное» выражает Николка, не мнение «демократической массы». Вернее, мнения Юродивого и народа совпадают лишь в части отношения к Годунову, а в главном – расходятся.
Народ хочет видеть и встретить царя Дмитрия Ивановича, а Юродивый прямо говорит, что этот якобы «чудом спасшийся царевич» – самозванец и символ смерти, предвестник грядущих бедствий.
Народ же, собравшийся на площади перед собором в Москве, убежден, что царевич жив. Власть поет самозванцу анафему, однако ее действия не выправляют ситуацию, а, напротив, усугубляют положение, обращают народ против власти. Это тот самый часто возникающий в истории момент, когда грамотные действия властителей оказываются бесполезными или даже вредными, что говорит о необратимости развивающегося процесса.
Итак, по «мнению народному», царевич жив, а Юродивый прямо говорит Борису: «...ты зарезал маленького царевича».
Зарезал.
И если царевич мертв, то на Москву, следственно, идет самозванец.
Так песенка Николки наполняется глубоким смыслом-предостережением, внимать которому, увы, некому. Юродивый – провидец. Народ же введен во искушение, в состояние прелести. И обмануть его нетрудно: он сам обманываться рад.
Но на этом пророчество или предсказание юродивого не заканчивается. На просьбу Бориса помолиться за него Николка отвечает: «Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит».
При всей своей кажущейся простоте ответ Николки несет в себе очень важные смыслы. Начнем с того, что упоминание имени Ирода напрямую ассоциируется с избиением 14 тысяч младенцев – первых мучеников за Христа, причисленных к лику святых. В контексте трагедии упоминание имени царя Ирода прямо относит к памяти первых христианских мучеников и прославленному уже на небесах убиенному царевичу.
Упоминание Иродова имени – это еще и напоминание о его ужасном земном конце: сей царь иудейский был заживо изъеден червями.
И еще: за царя Ирода даже помолиться нельзя: «Богородица не велит». Первоначально в пушкинской рукописи значилось: «Христос не велит». Однако в окончательном варианте стоит «Богородица не велит». Думается, смысл такой замены был в том, чтобы показать совершенно безнадежное положение Бориса.
Богородица – «Заступница усердная» за нас, грешных, перед Господом. И если уж Богоматерь не велит за кого-то молиться – значит, это совсем ужасный и не заслуживающий снисхождения грешник.
Следует отметить, что в то же самое время, когда решался вопрос о возможности публикации «Бориса Годунова», Пушкиным было написано знаменитое стихотворение «Жил на свете рыцарь бедный», в котором звучала тема заступничества Божией Матери.
Как о «теплой Заступнице мира холодного» писал о Божией Матери в своей «Молитве» и М.Ю. Лермонтов.
Подведем итоги. В четырех строчках песенки и двух репликах Юродивого заключено все содержание пушкинской трагедии: цареубийство, ужасный конец цареубийцы, явление самозванца и грядущие беды Руси.
Как отмечает наш выдающийся пушкинист В.С. Непомнящий, Юродивый – «третье из лиц, представляющих в трагедии Высшую правду».
Народ же живо откликается на призыв стоящего на амвоне мужика-«агитатора» «вязать, топить «Борисова щенка». Согласно пушкинской ремарке, он «несется толпою» с криками: «Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий! Да гибнет род Бориса Годунова!»
Вслед за проклинаемым им Борисом народ сам становится символическим цареубийцей и тут же осознает весь ужас содеянного. Впереди новый, еще более ужасный виток Смуты.
Тема «народ и цареубийство» не пользовалась популярностью в ряду отечественных литературоведов и критиков – от безвестного автора рецензии в журнале С.Е. Раича «Галатея» за 1839 г. через «неистового (так и хочется с употребить синоним – «бесноватого») Виссариона» до академика М.П. Алексеева, глухо намекнувшего (со ссылкой на Белинского), на «существование проблемы».
Смеем утверждать, что без прозорливого Юродивого не состоялась бы сама пушкинская трагедия, в которой Николка становится неким духовным стержнем Руси, благодаря которому она осталась жива и возникла надежда на спасение, свидетельством чему становится финальное безмолвие народа.
|